И это только введение к сочинению!
Или Марина начала готовиться к сессии.
читать дальшеВ конце декабря 1831 года увидел свет последний выпуск альманаха «Северные цветы», в котором была опубликована пьеса Александра Сергеевича Пушкина «Моцарт и Сальери».
Об истории создания данного произведения практически ничего неизвестно: ни черновики, ни беловая рукопись не сохранились. Первые упоминания о пьесе, точнее, о задумке, датируются 1826 годом, но сочинена она была лишь в Болдинскую осень 1830 года. Всего лишь год спустя после смерти Антонио Сальери, великого композитора и учителя, Пушкин задумывает пьесу, в которой приписывает итальянцу отравление Вольфганга Амадея Моцарта. О причинах этой клеветы остается лишь догадываться: то ли слухи об отравлении Моцарта, поползшие по Вене еще во время болезни Гения, и позже, в 1825 году, о признании капельмейстера в убийстве коллеги, то ли герои пьесы нуждались в известных и узнаваемых именах.
Слухи о признании, к слову, всего лишь слухи. Вот что, согласно мемуарам Мошелеса, посетившего своего учителя в один из последних дней жизни композитора, сказал ему Сальери: «Поскольку это – моя последняя болезнь, то я могу заверить Вас самым искренним образом, что весь этот абсурдный слух не содержит даже йоту правды. Вы же знаете. Говорят, будто я отравил его. Нет-нет! Тут – злоба. Обыкновенная злоба. Скажите об этом всему миру, милый Мошелес. Это говорит Вам старый Сальери, который скоро умрёт».
Собственно, Констанца Моцарт, жена Вольфганга, ни разу не обвиняла Антонио Сальери в смерти своего мужа. Более того, Франц Ксавер Вольфганг Моцарт, младший сын Вольфганга Амадея Моцарта и Констанцы, родившийся за пять месяцев до смерти своего отца, брал уроки у Сальери. Отдала бы мать своего ребенка на обучение к убийце мужа? Вряд ли.
Франц Ксавер Зюсмайер, который был хорошим другом Моцарта и дописывал его неоконченный «Реквием», после его смерти идет учиться к якобы убийце гениального композитора. Дочери Флориана Гассмана изучали оперное пение у Антонио Сальери. И это при слухах о том, что именно синьор Сальери «подстроил» поломку кареты во время поездки Гассмана по Италии, где в то время ставились его оперы. «Лошади волокли его, — пишет Ф. Браунберенс, — три четверти часа и два его ребра были вогнуты в грудь. С этого времени у него наблюдался необыкновнно сильный пульс… Он также почти не мог спать — один-два часа в сутки».
В бумагах Пушкина сохранилась следующая заметка, набросанная им в начале 30-х годов: «В первое представление "Дон Жуана", в то время, когда весь театр упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью. Сальери умер 8 лет тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении Моцарта. Завистник, который мог освистать "Дон Жуана", мог отравить его творца». Но и это не что иное, как очередной слух, укоренившийся в умах. На премьере «Дон Жуана» в Праге Антонио Сальери не присутствовал, как и в городе на тот момент. Да и описываемого свиста не было. Наоборот, пражская публика, чтившая и уважающая Моцарта, приветствовала композитора аплодисментами. Это был успех, как оперы, так и ее автора.
К тому же и сам слух о виновности Антонио Сальери в смерти Моцарта получил свое распространение и более двухсот лет жизни в умах российских жителей лишь благодаря вышеуказанной пьесе. Австрийцы же, соотечественники композитора, считают, что Моцарт умер от лихорадки, либо же был отравлен массонами, братьями по ордену. Врачи, того времени и гораздо позднего периода, сходятся на мнении, что Вольфганг умер от лихорадки. Как пишет венский профессор, доктор медицинских наук, писатель и музыкант Антон Ноймайр: «учитывая и предыдущие заболевания Моцарта, симптомы болезни, о которых сообщали родственники и друзья, можно на основании знаний старейшей Венской медицинской школы составить точную картину, как это самым тщательным образом проделал Карл Бэр. В своей монографии, вышедшей в 1972 году, он, на основе тщательного изучения доступных источников, с учётом исторических изменений, но, прежде всего, важных медико-исторических аспектов, пришёл к диагнозу, который в соответствии с современными медицинскими знаниями может претендовать на самый высокий уровень вероятности, а именно: острая ревматическая лихорадка».
Следовательно, пьеса «Моцарт и Сальери» всего лишь миф. Но миф, в который поверили все, читавшие данное произведение. Ведь со школьной парты нам внушают, что «Пушкин – гений», и не удивительно, что выдумку гения приняли за правду, тем самым очерняя вновь и вновь память Антонио Сальери: его произведения не изучаются в музыкальных школах, его оперы не ставятся в театрах, хотя они поистине великолепны.
Лариса Кириллина в своей статье дала суммированную характеристику композитора: «Итак, Сальери можно охарактеризовать как человека, для которого слова долг, благодарность, порядочность, профессиональная солидарность и помощь нуждающимся вовсе не были пустыми понятиями. Свои интересы он умел защищать, но, как правило, не нанося преднамеренного вреда другим. Злобность, деспотизм, эгоцентризм, корыстолюбие и прочие пороки, способные подтолкнуть человека к преступлению, были ему не свойственны».
И чуть ниже: « <…> Сальери, во-первых, отнюдь не был бесталанным ремесленником; во-вторых, пользовался прочным успехом, льстившим его самолюбию; в-третьих же, как явствует из приведённых выше примеров, никогда не зацикливался на собственном “я”. Ничто не говорит о том, что он когда-либо испытывал комплекс творческой неполноценности».
Знал ли Пушкин, ожидал ли, что его пьеса будет воспринята за правду? Впрочем, вполне вероятно, что сам Александр Сергеевич был убежден в правде слухов, прочитанных им, по его словам, в одной из газет. Захваченный поэтическим духом, Пушкин взялся за работу, не разделяя реальности и вымысла.
В статье Бориса Кушнера сказано: «Очевидно, знания Пушкина о реальных обстоятельствах жизни и творчества двух композиторов были поверхностны. Парадоксальным образом, большего при сочинении трагедии и не требовалось. В сущности, Пушкин создавал миф, то есть выражал общие идеи средствами повествования. И здесь его великолепная художественная интуиция весила больше всех учёных томов. И хотя историческая реальность намечена в "Моцарте и Сальери" только в самых условных чертах, удалить конкретные имена уже невозможно. Разрушится вся ткань мифа, переплетающая реальное и воображаемое в их единстве и в столкновении.».
Пьеса Пушкина «Моцарт и Сальери», пьеса Шеффера «Амадей» и одноименный фильм Формана – все это заставило читателей и зрителей верить в то, что Сальери – завистник и убийца.
Мне очень понравились слова Лева Шаара, взятые из его статьи «Сальери и Моцарт. Две новеллы»: «Хотелось бы сказать писателю: не имеешь представления о предмете? Не пиши о нём! Да неловко как-то. Пушкин ведь… И тут совершенно прав Катенин. В этом драматическом конфликте можно было назвать героев другими именами. Но тогда интерес к пьесе не был бы столь велик. И Пушкин, хорошо понимая именно это, оставил своим героям их исторические имена.
Он заклеймил честного, культурного, благородного человека, осудил его на веки вечные. Зато драма получилась захватывающе интересная, философская, с острой интригой, глубоким смыслом. Она опирается на историческую основу, на то, что народ любит.
Но разве от этого создание драмы не стало грехом? Разве человеческая мораль допускает предание позору доброго имени широко известной личности во имя создания произведения искусства?
Ведь что сделал Пушкин в принципе?
Он совершил с Сальери то, за что сам и осудил безвинного композитора!
Пушкинский Сальери отравил Моцарта. Поэт же Пушкин – своей пьесой – убил композитора Сальери, никак не причастного к ранней смерти незабвенного, светлого гения.»
Стоил ли сомнительный успех пьесы очернения великого композитора и преподавателя? Вряд ли.
Или Марина начала готовиться к сессии.
читать дальшеВ конце декабря 1831 года увидел свет последний выпуск альманаха «Северные цветы», в котором была опубликована пьеса Александра Сергеевича Пушкина «Моцарт и Сальери».
Об истории создания данного произведения практически ничего неизвестно: ни черновики, ни беловая рукопись не сохранились. Первые упоминания о пьесе, точнее, о задумке, датируются 1826 годом, но сочинена она была лишь в Болдинскую осень 1830 года. Всего лишь год спустя после смерти Антонио Сальери, великого композитора и учителя, Пушкин задумывает пьесу, в которой приписывает итальянцу отравление Вольфганга Амадея Моцарта. О причинах этой клеветы остается лишь догадываться: то ли слухи об отравлении Моцарта, поползшие по Вене еще во время болезни Гения, и позже, в 1825 году, о признании капельмейстера в убийстве коллеги, то ли герои пьесы нуждались в известных и узнаваемых именах.
Слухи о признании, к слову, всего лишь слухи. Вот что, согласно мемуарам Мошелеса, посетившего своего учителя в один из последних дней жизни композитора, сказал ему Сальери: «Поскольку это – моя последняя болезнь, то я могу заверить Вас самым искренним образом, что весь этот абсурдный слух не содержит даже йоту правды. Вы же знаете. Говорят, будто я отравил его. Нет-нет! Тут – злоба. Обыкновенная злоба. Скажите об этом всему миру, милый Мошелес. Это говорит Вам старый Сальери, который скоро умрёт».
Собственно, Констанца Моцарт, жена Вольфганга, ни разу не обвиняла Антонио Сальери в смерти своего мужа. Более того, Франц Ксавер Вольфганг Моцарт, младший сын Вольфганга Амадея Моцарта и Констанцы, родившийся за пять месяцев до смерти своего отца, брал уроки у Сальери. Отдала бы мать своего ребенка на обучение к убийце мужа? Вряд ли.
Франц Ксавер Зюсмайер, который был хорошим другом Моцарта и дописывал его неоконченный «Реквием», после его смерти идет учиться к якобы убийце гениального композитора. Дочери Флориана Гассмана изучали оперное пение у Антонио Сальери. И это при слухах о том, что именно синьор Сальери «подстроил» поломку кареты во время поездки Гассмана по Италии, где в то время ставились его оперы. «Лошади волокли его, — пишет Ф. Браунберенс, — три четверти часа и два его ребра были вогнуты в грудь. С этого времени у него наблюдался необыкновнно сильный пульс… Он также почти не мог спать — один-два часа в сутки».
В бумагах Пушкина сохранилась следующая заметка, набросанная им в начале 30-х годов: «В первое представление "Дон Жуана", в то время, когда весь театр упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью. Сальери умер 8 лет тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении Моцарта. Завистник, который мог освистать "Дон Жуана", мог отравить его творца». Но и это не что иное, как очередной слух, укоренившийся в умах. На премьере «Дон Жуана» в Праге Антонио Сальери не присутствовал, как и в городе на тот момент. Да и описываемого свиста не было. Наоборот, пражская публика, чтившая и уважающая Моцарта, приветствовала композитора аплодисментами. Это был успех, как оперы, так и ее автора.
К тому же и сам слух о виновности Антонио Сальери в смерти Моцарта получил свое распространение и более двухсот лет жизни в умах российских жителей лишь благодаря вышеуказанной пьесе. Австрийцы же, соотечественники композитора, считают, что Моцарт умер от лихорадки, либо же был отравлен массонами, братьями по ордену. Врачи, того времени и гораздо позднего периода, сходятся на мнении, что Вольфганг умер от лихорадки. Как пишет венский профессор, доктор медицинских наук, писатель и музыкант Антон Ноймайр: «учитывая и предыдущие заболевания Моцарта, симптомы болезни, о которых сообщали родственники и друзья, можно на основании знаний старейшей Венской медицинской школы составить точную картину, как это самым тщательным образом проделал Карл Бэр. В своей монографии, вышедшей в 1972 году, он, на основе тщательного изучения доступных источников, с учётом исторических изменений, но, прежде всего, важных медико-исторических аспектов, пришёл к диагнозу, который в соответствии с современными медицинскими знаниями может претендовать на самый высокий уровень вероятности, а именно: острая ревматическая лихорадка».
Следовательно, пьеса «Моцарт и Сальери» всего лишь миф. Но миф, в который поверили все, читавшие данное произведение. Ведь со школьной парты нам внушают, что «Пушкин – гений», и не удивительно, что выдумку гения приняли за правду, тем самым очерняя вновь и вновь память Антонио Сальери: его произведения не изучаются в музыкальных школах, его оперы не ставятся в театрах, хотя они поистине великолепны.
Лариса Кириллина в своей статье дала суммированную характеристику композитора: «Итак, Сальери можно охарактеризовать как человека, для которого слова долг, благодарность, порядочность, профессиональная солидарность и помощь нуждающимся вовсе не были пустыми понятиями. Свои интересы он умел защищать, но, как правило, не нанося преднамеренного вреда другим. Злобность, деспотизм, эгоцентризм, корыстолюбие и прочие пороки, способные подтолкнуть человека к преступлению, были ему не свойственны».
И чуть ниже: « <…> Сальери, во-первых, отнюдь не был бесталанным ремесленником; во-вторых, пользовался прочным успехом, льстившим его самолюбию; в-третьих же, как явствует из приведённых выше примеров, никогда не зацикливался на собственном “я”. Ничто не говорит о том, что он когда-либо испытывал комплекс творческой неполноценности».
Знал ли Пушкин, ожидал ли, что его пьеса будет воспринята за правду? Впрочем, вполне вероятно, что сам Александр Сергеевич был убежден в правде слухов, прочитанных им, по его словам, в одной из газет. Захваченный поэтическим духом, Пушкин взялся за работу, не разделяя реальности и вымысла.
В статье Бориса Кушнера сказано: «Очевидно, знания Пушкина о реальных обстоятельствах жизни и творчества двух композиторов были поверхностны. Парадоксальным образом, большего при сочинении трагедии и не требовалось. В сущности, Пушкин создавал миф, то есть выражал общие идеи средствами повествования. И здесь его великолепная художественная интуиция весила больше всех учёных томов. И хотя историческая реальность намечена в "Моцарте и Сальери" только в самых условных чертах, удалить конкретные имена уже невозможно. Разрушится вся ткань мифа, переплетающая реальное и воображаемое в их единстве и в столкновении.».
Пьеса Пушкина «Моцарт и Сальери», пьеса Шеффера «Амадей» и одноименный фильм Формана – все это заставило читателей и зрителей верить в то, что Сальери – завистник и убийца.
Мне очень понравились слова Лева Шаара, взятые из его статьи «Сальери и Моцарт. Две новеллы»: «Хотелось бы сказать писателю: не имеешь представления о предмете? Не пиши о нём! Да неловко как-то. Пушкин ведь… И тут совершенно прав Катенин. В этом драматическом конфликте можно было назвать героев другими именами. Но тогда интерес к пьесе не был бы столь велик. И Пушкин, хорошо понимая именно это, оставил своим героям их исторические имена.
Он заклеймил честного, культурного, благородного человека, осудил его на веки вечные. Зато драма получилась захватывающе интересная, философская, с острой интригой, глубоким смыслом. Она опирается на историческую основу, на то, что народ любит.
Но разве от этого создание драмы не стало грехом? Разве человеческая мораль допускает предание позору доброго имени широко известной личности во имя создания произведения искусства?
Ведь что сделал Пушкин в принципе?
Он совершил с Сальери то, за что сам и осудил безвинного композитора!
Пушкинский Сальери отравил Моцарта. Поэт же Пушкин – своей пьесой – убил композитора Сальери, никак не причастного к ранней смерти незабвенного, светлого гения.»
Стоил ли сомнительный успех пьесы очернения великого композитора и преподавателя? Вряд ли.