Цветовая триада и кенийский кофе
Сколько я уже не спал?
Дня три? Четыре?
Не помню…
Тяжелые, налитые свинцом веки так и норовят погрузить меня в темноту, прерываемую лишь всполохами искр, когда я с силой прижимаю ладони к глазам. Яркие оранжево-желтые вспышки врываются в черноту, заставляя следить за ними. Будто точки далеких неизвестных человеку звезд и солнц на небе, видимых сейчас, если посмотреть сквозь оконное стекло. Пытаюсь подняться и выглянуть на улицу. Проверить, сияют ли звезды или небо затянуто серыми облаками. Но затекшие мышцы не справляются с простой, казалось бы, задачей, и мое тело обрушивается в объятия кресла.
Но спать нельзя. Не сейчас, по крайней мере.
Кофе обжигает тонкую и уже воспаленную от постоянных прикусываний кожу губ. Его аромат вьется дымком в холодном воздухе комнаты, растворяясь в ней, оставляя лишь шлейф запаха смеси шоколада и сливок. На языке горечь напитка из зерен дерева, однажды обнаруженного в Каффе. Но, судя по надписи на банке, кофе в моей кружке из зерен-соседей, выращенных в расположенной южнее Кении.
Кожа ладоней уже алеет в темноте спальни, а я лишь крепче сжимаю белую керамику. Прекрасное сочетание красок, достойное кисти супрематиста.
И совсем не к месту вспоминается, что племя Ндембу поклонялись красному, черному и белому цветам, связывая их с сущностями одного Бога. Совершенно не к месту. Не кофе и мысли о цветовой триаде нужны мне сейчас.
Боль - вот что мне сейчас нужно.
Нет, не так.
Физическая, именно физическая, боль нужна мне сейчас, как ничто другое.
Боль, заставляющая сжимать зубы в попытках сдержать стоны. Боль, заставляющая открывать рот в немом крике. Рвущая мышцы и сухожилия внутри. Сжимающая в пламенных тисках бьющееся словно в припадке сердце. Заставляющая выворачивать и вырывать суставы, будто боль – это дыба времен Святой Инквизиции. Крысы, поедающие плоть и танцующие под углями…
Боль спасает от ненужных мыслей о тебе. Она заставляет меня думать о том, что, кажется, скоро кожа покроется волдырями, а не о том, где ты и как ты.
Так лучше.
Тяжелая портьерная ткань на слепых окнах служит границей между мной и миром. Не просто границей, неприступной и тщательно охраняемой, а моим щитом, где множество царапин и вмятин стерли львиную голову. Ты всегда противился этим шторам, всегда порывался выбросить их, сжечь, уничтожить, но я не смог избавиться от этой своеобразной защиты. Словно бронежилет на копе, когда-то темно-бордовая, но уже выгоревшая от яркого солнечного света ткань на окне.
Если бы можно было набросить эту ткань на чувства, спрятав, укрыть их. Так, чтобы впредь они не пробрались наружу. Никогда не вспоминать о них. Никогда не видеть твой образ, возникающий в мыслях, стоит окинуть взглядом комнату.
Здесь, на полу рядом с креслом, ты сидел, когда впервые был приглашен в мою обитель. Здесь же, по иронии судьбы, ты сказал, что больше не видишь смысла в наших встречах. Кстати, в тот день я раздвинул давящие шторы, впуская солнечный свет и разрешая лучам играть на стенах. Ирония судьбы, не иначе.
Лампа мигает, а после тухнет, лишая меня единственного источника света в этот час. Поднимаю руку, пытаясь рассмотреть хотя бы силуэт ладони, но безуспешно. Мне осталось лишь ощущать тепло керамики и пить уже остывший кофе, совершенно не бодрящий сейчас.
Мозг, издеваясь, подкидывает выдержки из статьи, прочитанной мной когда-то. И, если верить автору, то я должен страдать галлюцинациями. И спутанностью мышления. Что ж, либо я уже сошел с ума и не замечаю, либо…
Лампа вспыхнула желтым светом, изгоняя темноту. Я жмурюсь от рези в глазах, но успеваю увидеть… тебя?!
Кажется, я поспешил с выводами: галлюцинации все-таки появились.
Через пару часов я нахожу в себе силы подняться и, придерживаясь за мебель и стены, бреду в ванную. У тебя была бессонница, я помню. Так же как и помню то, что пузырек со снотворным остался в шкафчике, среди множества других лекарств. Но не могу вспомнить название…
Кофе и метаквалон – не лучшее сочетание, но выбирать не приходится. Едва разбирая мелкий шрифт инструкции, узнаю, что через полчаса мне обеспечен сон.
Полчаса.