Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

08.03.2014 в 22:15

Пишет  Lekteris:

Дабы не забыть потом скачать

08.03.2014 в 23:38

Пишет  Capra Milana:

8 Марта - феминизм!
Гражданке и граждане, сестры по оружию и братья, товарищи и просто читатели!
Восстанавливаем, обновляем и добавляем.
В этой записи собраны все материалы нашей библиотеки, относящиеся (так или иначе) к "женскому вопросу" и женскому движению в самом широком понимании.

Галина Иосифовна Серебрякова
ЖЕНЩИНЫ ЭПОХИ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
М.: государственное издательство художественной литературы. 1958. 160 с.

оглавление

Предисловие А.З.Манфреда
Теруань де Мерикур
Симона Эврар
Манон Ролан
Клер Лакомб
Люсиль Демулен
Елизавета Леба
Мадам Тальен
Жозефина Бонапарт

Эмма Адлер
ЗНАМЕНИТЫЕ ЖЕНЩИНЫ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1789-1795 гг.
Перевод с немецкого Казимира Казимировича Богдзевича
М.: Товарищество типографии А.И.Мамонтова. 1907

оглавление

Предисловие Каз.Богдзевича
Предисловие автора (Эммы Адлер)
Мадам Легро
Теруань де Мерикур
Шарлотта Корде
Мадам Ролан
Люсиль Демулен
Олимпия де Гуж
Роза Лакомб
Мадам Букэ
Мадам Тальен
Маркиза де Кондорсе
Заключительное слово Каз.Богдзевича

Марк Вилье
ЖЕНСКИЕ КЛУБЫ и ЛЕГИОНЫ АМАЗОНОК
Перевод с французского Юрия Михайловича Стеклова
М.: книж.изд-во "Современные проблемы". 1912

оглавление

Предисловие переводчика Ю.М.Стеклова

Глава I. ПЕРВЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТРЕБОВАНИЯ ФРАНЦУЗСКИХ ГРАЖДАНОК
Феминизм Кондорсе
Петиции женщин в представительные собрания. Олимпия де Гуж

Глава II. ЭТТА ПАЛЬМ ЭЛЬДЕРС
Клуб палерояльского цирка. Общество подруг Истины. Антифеминизм газеты Revolutions de Paris

Глава III. БРАТСКИЕ ОБЩЕСТВА ОБОИХ ПОЛОВ
Мадам Робер Керальо
Народные общества и различные парижские клубы

Глава IV. АМАЗОНКИ РЕВОЛЮЦИИ
Теруань де Мерикур, Полина Леон и женская национальная гвардия
Воинственный энтузиазм гражданок в провинции

Глава V. ЖЕНСКИЕ КЛУБЫ и ФЕМИНИСТСКИЕ МАНИФЕСТАЦИИ в ПРОВИНЦИИ
Северные и западные департаменты
Южные и юго-восточные департаменты
Центральные и восточные департаменты

Глава VI. КЛУБ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ГРАЖДАНОК
Клер Лакомб

Глава VII. От 9 термидора до 25 июля 1848 года
Закрытие клубов
Презрительное отношение Наполеона к женщинам
Принцесса Сальм-Дик
Женские кружки и газеты в эпоху Реставрации. Клер Демар
Женская трибуна. Флора Тристан

Глава VIII. АМАЗОНКИ 1848 года
Борм и везувианки

Глава IX. 1848 год. ФЕМИНИСТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
Г-жа Нибуайе и «Общество женского голоса»

Глава X. 1848 год. ЖЕНСКИЙ КЛУБ
Балаганные заседания. Вмешательство полиции. Избранные мысли женщин

Глава XI. ОТ ИЮЛЯ 1848 года ДО ОКТЯБРЯ 1870
Социалистические банкеты. Кандидатура Жанны Деруен на законодательных выборах. Феминистки и лекторши конца империи

Глава XII. ОСАДА ПАРИЖА и КОММУНА

Эпилог

Адриан Лассер
КОЛЛЕКТИВНОЕ УЧАСТИЕ ЖЕНЩИН в ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Перевод с французского Эльт
С.-Петербург: типография И.Г.Брауде и К

оглавление

Введение
I. Деятельность женщины на заре революции
II. Женщины в первые дни революции, от 14 июля до 4 августа 1789 года
III. Франция, обновленная при помощи женщин
IV. Парижанки и восстание 5-6 октября 1789 года
V. Граждане-патриоты и движение федераций
VI. Участие женских организаций со дня бегства короля в Варенн (21 июня 1791 года)
VII. Патриотическое самоотвержение француженок во время национальной обороны и первые войны революции

Екатерина Николаевна Щепкина
ЖЕНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ в ГОДЫ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
с предисловием А.Коллонтай
Петербург: Первая государственная типография, Гатчинская, 26. 1921

Олимпия де Гуж
Декларация прав женщины и гражданки
перевод с англ. и франц.

Криста Вольф
Нет места. Нигде. Тень мечты (Каролина Гюндероде)

Линн Абрамс
ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЖЕНЩИНЫ НОВОЙ ЭПОХИ. 1789-1918
Перевод с английского Елены Незлобиной
М.: изд. дом Гос. ун-та — Высшей школы экономики, 2011

Иван Сергеевич Книжник-Ветров
РУССКИЕ ДЕЯТЕЛЬНИЦЫ I ИНТЕРНАЦИОНАЛА и ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ
М.-Л.: Наука. 1964

Иван Сергеевич Книжник-Ветров
АННА ВАСИЛЬЕВНА КОРВИН-КРУКОВСКАЯ (ЖАКЛАР)
ДРУГ ДОСТОЕВСКОГО, ДЕЯТЕЛЬНИЦА ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ
М.: издательство Всесоюз.общ-ва политкаторжан и ссыльно-переселенцев. 1931

Александр Иванович Молок
ОЧЕРКИ БЫТА и КУЛЬТУРЫ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ 1871 года
Л., 1924

Борьба за светскую школу
Клубы
Женское движение

Луиза Мишель
КОММУНА
перевод с французского О.М.Бескина
М.: Октябрь. 1923

---

Стихотворение, с которого началась моя любовь к поэзии Бродского

На прения с самим
собою ночь
убив, глотаешь дым,
уже не прочь
в набрякшую гортань
рукой залезть.
По пуговицам грань
готов провесть.

Чиняя себе правёж,
душе, уму,
порою изведешь
такую тьму
и времени и слов,
что ломит грудь,
что в зеркало готов
подчас взглянуть.

Но это только ты,
и жизнь твоя
уложена в черты
лица, края
которого тверды
в беде, в труде
и, видимо, чужды
любой среде.

Но это только ты.
Твое лицо
для спорящей четы
само кольцо.
Не зеркала вина,
что скривлен рот:
ты Лотова жена
и сам же Лот.

Но это только ты.
А фон твой - ад.
Смотри без суеты
вперед. Назад
без ужаса смотри.
Будь прям и горд,
раздроблен изнутри,
на ощупь тверд.

@темы: стихотворение, Бродский

---

14.11.2012 в 02:28

Пишет  Black Cats:

---

13.11.2012 в 22:36

Пишет  Black Cats:

Саша Ройз-нашла таки любимчика и в " Grimm"
Саша Ройз родился 21 октября 1973 года в Тель-Авиве , Израиль в русско-еврейской семье. В 1980 году семья переехала в Монреаль , Канада. Саша Ройз вырос в Монреале и изучал театр в престижной Английской школе Гилдфорд. После возвращения в Монреаль, Саша начал работать в театре. За его выступления на данном этапе стала премия квебекского театра Masques Awards.

Он провел несколько лет в Торонто, накапливая опыт в качестве актера кино и телевидения, в том числе он снимался в популярном сериале студии ESPN «Playmakers», а также в драматическом сериале «Across the River to Motor city». Саша снимался в нескольких популярных телесериалах, как то «CSI: Майами», «дом», «Морская полиция: спецотдел», «Менталист», «Обмани меня» и «Терминатор: Хроники Сары Коннор».

В 2008 году он получил роль Сэма Адама в телесериале Актёр сериала Гримм Саша Ройз«Каприка». Его герой, гангстер, со своим братом - адвокатом, которого играет Есаи Моралес, на право и на лево раздает удары прикладом по голове. Его персонажем является и дядя Адама Уильям . 28 апреля 2009 года его персонаж введен в сериал. Ройз заявил в интервью, что он узнал, что его персонаж действительно будет геем, и прекрасная возможность исследовать изменчивые отношения и веселый характер в условиях научной фантастики, а также шанс для изучения гомосексуализма на социальном уровне.

Сейчас Ройз живет в Лос-Анджелесе. Он говорит на трех языках (английском, французском и русском). В данный момент Саша работает над новым мистическим сериалом «Гримм».

---

14.11.2012 в 13:45

Пишет  Black Cats:

Sasha Roiz

---

14.11.2012 в 13:46

Пишет  Black Cats:

уххххх!

---

14.11.2012 в 14:58

Пишет  Black Cats:

Принц в Портленде)

SerialoMania| Гид по сериалам
Главная » Статьи » Статьи и интервью
Принц в Портленде. Саша Ройз о капитане Ренарде





После первых двух эпизодов 2 сезона из "Гримм", мы узнали больше о таинственном капитане Ренарде, в блестящем исполнении Саши Ройза. "Принц в Портленде", заявила отправившаяся на вечные адские муки ведьма, убившей ее матери Ника. Похоже как и в сказках прекрасные принцы обладают способностью будить спящих красавиц. Чтобы стать чистым сердцем, Шон Ренард выпивает неприглядное на вид зелье и претерпевает некие изменения. Мягко говоря, мучительно превращаясь во что-то, он однако не стал этим «нечто». Как вскользь упомянула мать Адалинды, «принц ублюдок, в прямом смысле слова». Так как королевская кровь в нем помешана с некоролевской, и по словам ведьмы он «едва ли человек». В интервью Entertainment Weekly, Саша Ройз говорит о том, что Ренард лишь наполовину хексенбист. Это объясняет то, почему несмотря на изменения, он не превратился окончательно.

Факт что он полукровка примечателен еще и тем, упоминала подруга Монро, Розали, «влюбиться в хексенбиста это странно» без магической помощи, видимо этот вид нечисти не мешается с представителями человеческих особей…почти никогда. Мы знаем также что по своей воли, пройдя через испытание, Ренар разбудил поцелуем «спящую красавицу» Джульетту и неоднократно помогал Нику, когда за ним охотились жнецы. В чем интерес принца к Гримму? Он зло или добро?

Из интервью Саши Ройза: "Каждое место съемок отличается одно от другого. Каждое место уникально. Портленд красивый город, мне кажется они выбрали это место для съемок потому что именно здесь мы можем рассказать нашу историю при помощи обстановки. Это добавляет потрясающий эффект. Сама природа очень кстати чтобы рассказывать сказки братьев Гримм".

Какие же сказки в детстве рассказывали самому Саше? «Я вырос на русских сказках», отвечает актер, который родился в еврейской семье выходцев из России: «Есть огромное множество интересных славянских сказок, которые никто до сих пор не знает, но возможно они будут использованы в новом сезоне». На вопрос, почему Саша зачастую (очень часто) получает роли отрицательных персонажей, актер со смехом отвечает: «Ну не знаю. Да. Когда я вхожу в комнату кастинга, обычно пахнет серой». Актер не проливает свет на истинную натуру капитана Ренарда, говоря о том, что все персонажи имеют двойное дно и пока его Ренард лишь хорошо прописанный герой и отличное времяпрепровождение для самого Ройза. Видимо второй сезон прольет таки больше света на жизнь принца.




Категория: Статьи и интервью | Добавил: Serialomania

---

11.06.2009 в 02:18

Пишет  Psychedelicgirl:

Друзья "Азбуки". Отрывок из романа Виктора Гюго "Отверженные"
Большинство Друзей Азбуки (тайного общества людей благородного ума и сердца, не желающих мириться с бедственным положением родины) составляли студенты, заключившие сердечный союз кое с кем из рабочих. Вот имена лидеров - они до некоторой степени принадлежат истории: Анжольрас, Комбефер, Жан Прувер, Фейи, Курфейрак, Баорель, Легль или л'Эгль, Жоли, Грантер.

Молодые люди, связанные между собой дружбой, составляли как бы одну семью. Все, за исключением Легля, были южане.

Это был замечательный кружок. Он исчез в безднах, оставшихся позади. В начале драматических событий, к описанию которых мы подошли, пожалуй, будет не лишним бросить луч света на эти юные головы, прежде чем читатель увидит, как они погрузятся во мрак своего трагического предприятия.

Анжольрас, которого мы назвали первым, - а почему именно его, - станет ясно впоследствии, - был единственным сыном богатых родителей.

Это был очаровательный молодой человек, способный, однако, внушать страх. Он был прекрасен, как ангел, и походил на Антиноя, но только сурового. По блеску его задумчивых глаз можно было подумать, что в одном из предшествующих своих существования он уже пережил Апокалипсис революции. Он усвоил ее традиции как очевидец. Знал до мельчайших подробностей все великие ее дела. Как это ни странно для юноши, по натуре он был первосвященник и воин. Священнодействуя и воинствуя, он являлся солдатом демократии, если рассматривать его с точки зрения нынешнего дня, и жрецом идеала - если подняться над современностью. У него были глубоко сидящие глаза со слегка красноватыми веками, рот с пухлой нижней губой, на которой часто мелькало презрительное выражение, большой лоб. Высокий лоб на лице - то же, что высокое небо на горизонте. Подобно некоторым молодым людям начала нынешнего и конца прошлого века 18-19 вв.), рано прославившимся, он весь сиял молодостью и, хотя бледность порой покрывала его щеки, был свеж, как девушка. Достигнув зрелости мужчины, он все еще выглядел ребенком. Ему было 22 года, а на вид - 17. Он был строгого поведения и, казалось, не подозревал, что на свете есть существо, именуемое женщиной. Им владела одна страсть - справедливость и одна мысль - ниспровергнуть стоящие на пути к ней препятствия. На Авентинском холме он был бы Гракхом, в Конвенте - Сен-Жюстом. Он почти не замечал цветения роз, не знал, что такое весна, не слышал пенья птиц. Обнаженная грудь Эваднеи взволновала бы его не более, чем Аристогитона. Для него, как для Гармодия, цветы годились лишь на то, чтобы прятать в них меч. Серьезность не покидала его даже в часы веселья. Он целомудренно опускал глаза перед всем, что не являлось республикой. Это был твердый, как гранит, возлюбленный свободы. Речь его дышала суровым вдохновением и звучала гимном. Ему были свойственны неожиданные взлеты мыслей. Затее завести с ним интрижку грозил неминуемый провал. Если гризетка с площади Камбре или с улицы Сен-Жан-де-Бове, приняв его за вырвавшегося на волю школьника и пленившись этим обликом пажа, этими длинными золотистыми ресницами, этими голубыми глазами, этими развевающимися по ветру кудрями, этими румяными ланитами, этими нетронутыми устами, этими чудесными зубами, всем этим утром юности, вздумала бы испробовать над Анжольрасом чары своей красы, его изумленный и грозный взгляд мгновенно разверз бы перед ней пропасть и научил бы не смешивать грозного херувима Езекииля с галантным Керубино Бомарше.

Рядом с Анжольрасом, воплощавшим логику революции, стоял Комбефер, воплощавший ее философию. Разница между логикой и философией революции состоит в том, что логика может высказаться за войну, меж тем как философия в своих выводах приводит только к миру. Комбефер дополнял и исправлял Анжольраса. Он смотрел на все с менее возвышенных позиций, но зато свободнее. Он хотел воспитывать умы в духе широких общих идей. "Революция нужна, - говорил он, - но нужна и цивилизация"; вокруг крутой горы перед ним раскрывался беспредельный голубой простор. Вот почему взгляды Комбефера отличались известной доступностью и практичностью. Будь Комбефер во главе революции, при нем дышалось бы легче, чем при Анжольрасе. Анжольрас желал осуществить с ее помощью божественное право, Комбефер естественное. Первый был последователем Робеспьера, второй - сторонником Кондорсе. Комбефер в большей степени, чем Анжольрас, жил обычной жизнью обычных людей. Если бы обоим юношам было суждено войти в историю, один оставил бы о себе память справедливого, другой - мудрого. Анжольрас был мужественнее, Комбефер - человечнее. Homo et Vir (Человек и Муж), - в этом, в сущности, и заключалась вся тонкость различия их характеров. Мягкость Комбефера, равно как и строгость Анжольраса, являлась следствием душевной чистоты. Комбефер любил слово "гражданин", но предпочитал ему "человек" и, наверно, охотно называл бы человека, вслед на испанцами, Hombre. Он читал все, что выходило, посещал театры, публичные лекции, слушал, как объясняет Араго явления поляризации света, восхищался сообщением Жоффруа Сент-Илера о двойной функции внутренней и наружной сонной артерии, питающих одна - лицо, другая - мозг, был в курсе всей жизни, не отставал от науки, сопоставлял теории Сен-Симона и Фурье, расшифровывал иероглифы, любил, надломив поднятый камешек, порассуждать о геологии, мог нарисовать на память бабочку шелкопряда, обнаруживал погрешности против французского языка в словаре Академии, штудировал Пюисегюра и Делеза, воздерживался от всяких утверждений и отрицаний, до чудес и привидений включительно, перелистывал комплекты Монитера и размышлял. Он утверждал, что будущность - в руках школьного учителя, и живо интересовался вопросами воспитания. Он требовал, чтобы общество неутомимо трудилось над поднятием своего морального и интеллектуального уровня, над превращением науки в общедоступную ценность, над распространением возвышенных идей, над духовным развитием молодежи. Но он опасался, как бы скудость современных методов преподавания, убожество господствующих взглядов, ограничивающихся признанием двух-трех так называемых классических веков, тиранический догматизм казенных наставников, схоластика и рутина не превратили бы, в конце концов, наши школы в искусственные рассадники тупоумия. Это был ученый пурист, ясный ум, многосторонне образованный и трудолюбивый человек, склонный вместе с тем, по выражению друзей, к "несбыточным мечтаниям". Он верил в любую фантазию: и в железные дороги, и в обезболивание при хирургических операциях, и в возможность получения изображения предмета через камеру-обскуру, и в электрический телеграф, и в управляемый воздушный шар. Его не пугали крепости, всюду воздвигнутые против человечества суеверием, деспотизмом и предрассудками. Он принадлежал к числу людей, полагающих, что наука, в конечном счете, должна изменить существующее положение вещей. Анжольрас был вождем, Комбефер - вожаком. С одним хорошо было вместе идти в бой, с другим - пуститься в странствие. Это вовсе не означает, что Комбефер был не способен к борьбе. Нет, он всегда готов был грудью встретить препятствия, дать сильный и страстный отпор. Но ему было больше по душе обучать истине, разъяснять позитивные законы, и так, постепенно, сделать человечество достойным его судьбы. Если бы он мог выбирать между двумя способами просвещения масс, он остановился бы скорее на лучах познания, нежели на огнях восстаний. Разумеется, и пламя пожара озаряет, но почему бы не дождаться восхода солнца? Огнедышащий вулкан светит, но утренняя заря светит еще ярче. Очень возможно, что Комбеферу белизна прекрасного была милее, чем пурпур великолепного. Свет, застилаемый дымом, прогресс, купленный ценою насилия, не могли всецело удовлетворить эту нежную и глубокую душу. Стремительный, крутой переход народа к правде, повторение 1793 года страшили его. Однако еще менее приемлем был для Комбефера застой: он чувствовал в нем гниение и смерть. По существу, он предпочитал пену бурлящей воды миазмам неподвижного болота, поток - клоаке, Ниагарский водопад - Монфоконскому озеру. Словом, он не признавал ни топтания на месте, ни спешки. Меж тем как его мятежные и рыцарски влюбленные в абсолютное друзья преклонялись перед высокими революционными подвигами и призывали к ним, Комбефер стоял за прогресс, за истинный прогресс, пусть несколько холодноватый, но зато безупречный, пусть несколько педантичный, но зато незапятнанный, пусть несколько медлительный, но зато устойчивый. Комбефер готов был коленопреклоненно молить о том, чтобы будущее наступило во всей своей нетронутой чистоте и чтобы ничто не омрачало великого и благородного поступательного движения народов. "Нужно, чтобы добро оставалось свободным от всякого зла", - неустанно повторял он. Действительно, если величие революции состоит в том, чтобы, не отрывая глаз от ослепительно сияющего идеала, стремиться к нему сквозь громы и молнии, обжигая руки в огне, обагряя их в крови, то красота прогресса - в сохранении безукоризненной чистоты: и Вашингтон, олицетворяющий прогресс, и Дантон, воплощающий революцию, отличаются друг от друга, как ангелы с крылами лебедя от ангелов с крылами орла.

Жан Прувер отличался еще большей мягкостью, чем Комбефер. Повинуясь мимолетной фантазии, примешавшейся к серьезному и глубокому побуждению, породившему в нем весьма похвальный интерес к изучению средних веков, он переименовал себя из Жана в Жеана. Жан Прувер был вечно влюблен, посвящал свои досуги возне с цветами, игре на флейте, сочинению стихов; он любил народ, жалел женщин, оплакивал горькую участь детей, одинаково твердо верил и в светлое будущее и в Бога и осуждал революцию только за одну павшую по ее вине царственную голову - за голову Андре Шенье. У него был мягкий голос с неожиданными переходами в резкие тона. Он был начитан, как ученый, и мог почти сойти за ориенталиста, но, прежде всего, он был добр, и потому - это вполне понятно каждому, кто знает, насколько доброта и величие близки между собою, - в поэзии отдавал предпочтение грандиозному. Он знал итальянский, латинский, греческий и еврейский, но пользовался ими лишь затем, чтобы читать 4 поэтов: Данте, Ювенала, Эсхиала и Исайю. Из французских авторов он ставил Корнеля выше Расина, Агриппу д'Обинье выше Корнеля. Он любил бродить по полям, заросшим диким овсом и васильками; облака занимали его, пожалуй, не менее житейских дел. У него был как бы двусторонний ум, одной стороной обращенный к людям, другой - к Богу, и он делил свое время между изучением и созерцанием. По целым дням трудился он над социальными проблемами; заработная плата, капитал, кредит, брак, религия, свобода мысли, свобода любви, воспитание, карательная система, собственность, формы ассоциаций, производство, распределение - вот что составляло предмет его углубленных занятий. Он пытался разгадать загадку общественных низов, отбрасывающую тень на весь человеческий муравейник, а по вечерам наблюдал за громадами ночных светил. Как и Анжольрас, он был единственным сыном богатых родителей. Он говорил всегда тихо, ходил, опустив голову и потупя взор, улыбался смущенно, одевался плохо, казался неуклюжим, краснел по всякому поводу, был до крайности застенчив и при всем том неустрашимо храбр.

Фейи был рабочим-веерщиком, круглым сиротой. С трудом зарабатывая три франка в день, он имел одну заветную мечту - освободить мир. Впрочем, была у него еще и другая забота - стать образованным, что на его языке означало также стать свободным. Он без всякой посторонней помощи выучился грамоте и все свои знания приобрел самоучкой. Фейи был человек большого сердца, всегда готовый широко раскрыть миру свои объятия. Будучи сиротой, Фейи усыновил целые народы. Лишенный матери, он обратил все свои помыслы к родине. Он хотел, чтобы на земле не осталось ни одного человека без отчизны. С проницательностью выходца из народа он собственным умом дошел до того, что мы зовем теперь "идеей самосознания наций". Именно затем, чтобы негодовать с полным знанием дела, он и изучал историю. В кружке юных утопистов, занимавшихся преимущественно Францией, он один представлял интересы чужеземных стран. Его излюбленной темой являлись Греция, Польша,Венгрия, Румыния и Италия. Он без конца, кстати и некстати, говорил о них с тем большей настойчивостью, что он сознавал свое право на это. Захват Греции и Фессалии Турцией, Варшавы - Россией, Венеции - Австрией - все эти акты насилия приводили его в сильнейшее раздражение. Особенно возмущал его неслыханный грабёж, совершенный в 1772 году. Искреннее негодование - лучший вид красноречия; именно такое красноречие и было ему свойственно. Снова и снова возвращался он к 1772 году, к этой позорной дате, к благородному и отважному народу, который предательство лишило независимости, к совместному преступлению троих, к чудовищной ловушке, ставшей прототипом и зачином всех ужасных притеснений, которым подвергся с тех пор ряд благородных наций, самое существование которых оказалось вследствие того, - если так можно выразиться, - под вопросом. Все наблюдаемые в наши дни покушения на государственную самостоятельность ведут начало от раздела Польши. Раздел Польши - теорема, все современные политические злодеяния - ее выводы. В 1772 году трубят сбор, в 1815 делят добычу. Таково было содержание речей Фейи. Этот бедняк-рабочий взял на себя роль заступника справедливости, а она наградила его за это величием. В праве заложено бессмертное начало. Варшава так же не может оставаться татарской, как Венеция - немецкой. Бороться за это - напрасный труд и потеря чести для королей. Рано или поздно страна, пущенная ко дну, всплывает и снова появляется на поверхности. Греция вновь становится Грецией, Италия - Италией. Кража целого народа не прощается за давностью. Плоды крупных мошенничеств недолговечны. С нации нельзя спороть метку как с носового платка.

У Курфейрака был отец, которого все звали господин де Курфейрак. К числу многих неверных понятий, которые составила себе буржуазия эпохи Реставрации об аристократизме и благородстве происхождения, принадлежит вера в частичку "де".

Курфейрак был полон того молодого задора, который можно было бы назвать пылом молодости. Позднее это исчезает, как грациозность котенка; двуногое очаровательное создание превращается в буржуа, четвероногое - в кота.

Такого рода душевный склад сохраняется в студенческой среде из поколения в поколение, переходит от молодежи старого к молодежи нового призыва, его передают из рук в руки, quasi cursores, почти без изменений. Всякий, кому довелось бы услышать Курфейрака в 1828 году, мог бы подумать, что слышит Толомьеса в 1817. Но Курфейрак был честным малым. Несмотря на кажущееся внешнее сходство их характеров, между ним и Толомьесом было большое различие. В Толомьесе сидел прокурор, в Курфейраке таился рыцарь.

Если Анжольрас был вождем, Комбефер - вожаком, то Курфейрак представлял собой центр притяжения. Другие давали больше света, он - больше тепла, обладая действительно необходимым для центральной фигуры качеством: открытым, приветливым нравом.

Баорель принимал участие в кровавых беспорядках, происходивших в июне 1822 года, в связи с похоронами юного Лалемана.

Баорель был хороший малый, славившийся дурным поведением, транжира, мот, болтун и наглец, не лишенный, однако, щедрости, красноречия и смелости, и добряк, каких мало. Он носил жилеты самых нескромных цветов и придерживался самых красных убеждений. Отчаянный буян, иными словами - страстный любитель дебоша, предпочитавший его всему на свете, за исключением мятежа, которому в свою очередь предпочитал революцию, он всегда был готов для начала побить стекла, затем разворотить мостовую, а закончить низвержением правительства, подстрекаемый любопытством поглядеть, что же из этого восполучится. Он 11 год числился студентом, но и не нюхал юриспруденции, не обременяя себя учением. Он избрал себе девизом "Адвокатом не буду", а гербом - ночной столик с засунутым в него судейским беретом. Всякий раз, когда ему случалось проходить мимо здания юридического факультета, что бывало крайне редко, он наглухо застегивал свой редингот - до пальто в ту пору еще не додумались - и принимал разные гигиенические меры предосторожности. О портале здания он говорил: "Красавец-старик!", а о декане факультета Дельвенкуре: "Момумент!" Лекции, которые он посещал, служили ему темой для веселых песенок, профессора, которых он слушал, - сюжетом для карикатур. Он проживал, палец о палец не ударяя, довольно порядочный пенсион, что-то около 3 тысяч франков. Родители его были крестьяне, и ему удалось внушить им почтение к собственному сыну.

Он говорил про них: "Они у меня деревенские, не городские, а потому умные".

Человек непостоянный, Баорель слонялся по разным кафе; другие обзаводятся привычками, у него их не было. Он вечно фланировал. Желание побродить свойственно всем людям, желание фланировать - только парижанам. В сущности Баорель был гораздо более прозорливым и вдумчивым, чем казался с первого взгляда.

Он служил связующим звеном между Друзьями Азбуки и некоторыми другими, к тому времени еще не совсем сложившимися кружками, которым предстояло, однако в дальнейшем получить более определенную форму.

В нашем конклаве есть и один лысый молодой человек. Товарищи звали его для краткости Боссюэ.

Боссюэ был веселым, но незадачливым парнем. Неудачником по специальности. Зато он ничего и не принимал близко к сердцу. В 25 лет он успел облысеть. Отец его сумел нажить и дом, и земельный участок, а сын, впутавшись в какую-то аферу, поторопился потерять и землю и дом. У него не осталось никаких средств. Он был учен и умен, но ему не везло. Ничто ему не удавалось. Что бы он ни замыслил, что бы ни затеял - все оказывалось обманом и оборачивалось против него. Если он колет дрова, то непременно поранит палец. Если обзаведется подругой, то непременно вскоре обнаружит, что обзавелся и дружком. Неприятности подкарауливали его на каждом шагу, но он не унывал. Он говорил про себя, что ему "на голову со всех крыш валится черепица". Спокойно, как должное, ибо привык к неудачам, встречал он удары судьбы и посмеивался над вздорными ее выходками, как человек, понимающий шутку. Денег у него не водилось, зато не переводилась веселость. Ему частенько случалось терять все до последнего су, но не при каких обстоятельствах не терял он способности смеяться. Когда к нему заявлялась беда, он дружески приветствовал ее как старую знакомую и похлопывал невзгоды по плечу. Он так сжился с лихой своей долей, что обращаясь к ней, называл ее уменьшительным именем и говорил: "Добро пожаловать, Горюшко!"

Преследования судьбы развили в нем изобретательность. Он был очень находчив. И хотя постоянно сидел без гроша, тем не менее всегда изыскивал способы, если приходила охота, производить "безумные траты". В одну прекрасную ночь дошел он до того, что проел "целых сто франков", ужиная с какой-то вертихвосткой. Это вдохновило его на следующие, произнесенные в разгаре пиршества слова: "Эй ты, сотенная девица, стащи-ка с меня сапоги!"

Боссюэ не торопился овладеть профессией адвоката. Он изучал юридические науки на манер Баореля. Постоянного жилья у него не было, а подчас не было совсем никакого. Он жил то у одного, то у другого приятеля. Чаще всего у Жоли.

Жоли изучал медицину и был на 2 года моложе Боссюэ.

Жоли представлял собой законченный тип мнимого больного, но из молодых. Он стал не сколько врачом, сколько больным. В 23 года он находил у себя всевозможные болезни и по целым дням в зеркале рассматривал свой язык. Он утверждал, что человек может намагничиваться совершенно так же, как магнитная стрелка, и ставил на ночь свою кровать изголовьем на юг, а изножьем на север, чтобы, под влиянием магнитных сил земли, кровообращение его не нарушалось во сне. Во время грозы он всегда щупал себе пульс. Тем не менее, это был самый веселый из всех друзей, такие, казалось, несовместимые свойства, как молодость и доходящая до мании мнительность, вялость и жизнерадостность, прекрасно уживались в нем, - в итоге получалось эксцентричное, но премилое создание, которое его товарищи, щедрые на крылатые созвучия, называли: Жолллли". Смотри, не улети на на своих 4 эль!" - шутил Жан Прувер (Aile, произносимое как "эль", - крыло)

Жоли имел привычку дотрагиваться набалдашником трости до кончика носа, что всегда служит признаком проницательности.

Всех этих молодых людей, столь не похожих друг на друга, объединяла общая вера в Прогресс; в конечном счете, они заслуживали глубокого уважения.

Все они были родными сынами Французской Революции. Самый легкомысленный из них становился серьезным, произнося "89 год". Их отцы по плоти могли в прошлом, даже в настоящем, принадлежать к фельянам, роялистам, доктринерам. Это не имело значения; молодежи не было никакого дела до неразберихи, царившей до них; в их жилах текла чистейшая кровь, облагороженная самыми высокими принципами, и они без колебаний и сомнений исповедовали религию неподкупного права и непреклонного долга.

Организовав братство посвященных, они начали втайне подготовлять осуществление своих идеалов.

Между этими людьми пылкого сердца и убежденного разума был один скептик. Как попал он в их среду? Скептика этого звали Грантером, он имел обыкновение подписываться ребусом, ставя вместо фамилии букву Рв степени 2. К обучению он относился так же как некоторые его товарищи.

Впрочем, он принадлежал к числу студентов, приобретавших за время прохождения курса в Париже обширнейшие познания. Так, он твердо усвоил, что кафе "Лемблен" славится наилучшим кофе, кафе "Вольтер" - наилучшим бильярдом, "Эрмитаж" на бульваре Мен - прекрасными оладьями и приятнейшими девицами, что у тетушки Саге великолепно жарят цыплят, у Кюветной заставы подают чудесную рыбу по-флотски, а у заставы Боев можно получить недурное белое винцо. Словом, он знал все хорошие местечки. Кроме того, он был тонким знатоком правил ножной борьбы, опытным фехтовальщиком и умел немного танцевать, ко всему прочему был не дурак выпить.

Такие слова, как: права народа, права человека, общественный договор, французская революция, республика, демократия, человечество, цивилизация, религия, прогресс - представлялись Грантеру чуть ли не бессмыслицей. Он посмеивался над ними. Ко всему на свете он относился иронически. Любимый афоризм у него был: "В жизни достоверно одно - стакан вина". Распятье на его языке называлось "виселицей, которой здорово повезло". Бабник, игрок, гуляка, вечно пьяный, он напевал себе под нос: "Люблю я красоток, люблю я вино!" на мотив "Да здравствует Генрих 4", чем очень досаждал нашим юным мечтателям.

Впрочем, у этого скептика был предмет фанатического увлечения: не идея, не догма, не наука, не искусство, но человек: а именно Анжольрас. Грантер восхищался им, любил его, блогоговел перед ним. Чем же покорил его Анжольрас? Своими воззрениями? Нет. Своим характером. Подобные случаи наблюдаются часто. Тяготение скептика к верующему так же в порядке вещей, как существование закона взаимодополняемости цветов. Нас всегда влечет то, чего не достает нам самим. Никто не любит дневной свет больше слепца. Грантеру, в котором копошились сомнения, доставляло радость видеть, как в Анжольрасе парит вера. Анжольрас был ему необходим. Он не отдавал себе в этом отчет и не доискивался причин, но целомудренная, стойкая, прямая, суровая, искренняя натура Анжольраса пленяла его. К этому необходимо добавить, что сам он представлял собою сочетание двух, казалось бы, несовместимых элементов. Он был насмешлив и вместе с тем сердечен. При всем своем равнодушии он умел любить. Ум его обходился без веры, но сердце не могло обойтись без привязанности.

Грантер, подлинный сателлит Анжольраса, дневал и ночевал в кружке молодежи. Там он жил, только там он чувствовал себя хорошо и не отставал от молодых людей ни на шаг.

Верующий, трезвенник, Анжольрас презирал этого скептика и пьяницу. Он снисходительно уделял Грантеру немного жалости. Вечно терпя от суровости Анжольраса, грубо отталкиваемый и отвергаемый, Грантер неизменно возвращался к нему и говорил про него: "Кремень, а не человек!"

5 июня 1832 года.

Движение 1832 года было предзнаменованием событий 1848. Все в его стремительном взрыве, в его мрачном угасании, было столь же величаво, что даже и те, кто видит в нем только мятеж, говорят о нем с уважением. Для них это был отзвук 1830 года. Взволнованное воображение, - заявляют они, - в один день не успокоить. Революция сразу не прекращается. Подобно горной цепи, спускающейся к долине, она неизбежно вздымается несколько раз, прежде чем приходит в состояние спокойствия.

То же самое можно сказать и о 1968 годе, и о событиях сегодняшнего дня во Франции.

..Однажды в кабачке с Грантером упившийся водки и абсента Бэссюэ услышал какой-то смутный шум, быстрые шаги и крики: "К оружию!", в то время как Грантер мрачно продолжал пить.

- Анжольрас презирает меня, - бормотал он. - Анжольрас сказал: "Жоли болен! Грантер пьян!" Он послал Наве к Боссюэ, а не ко мне, а приди он за мной, я бы с ним пошел. Тем хуже для Анжольраса! Я не пойду на эти его похороны.

После полудня Грантер бросил пить вино - этот жалкий источник греха. У настоящих пьяниц вино пользуется только уважением, не больше. Опьянению сопутствует белая и черная магия. Вино всего лишь белая магия и не больше.

Грантер оставил рюмки и принялся за кружку. Не имея под рукой ни опиума, ни гашиша, и желая затемнить сознание, он прибегнул к той ужасающей смеси водки, пива и абсента, которая вызывает страшное оцепенение. Это тройной мрак; душа, этот небесный мотылек - тонет в нем и, в слоистом дыму, который, сгущаясь, принимает неясные очертания крыла летучей мыши, возникают три немые фигуры - кошмар, ночь, смерть, парящие над заснувшей Психеей. Но Грантер еще не дошел до такого возмутительного состояния, отнюдь нет, а Жоли и Боссюэ все еще весело чокались с ним.

Грантер обернулся на крики и увидел на улице Сен-Дени, где кончалась улица Шанврери, Анжольраса, шедшего с карабином в руке, Гавроша с пистолетом, Фейи с саблей, Курфейрака со шпагой, Жана Прувера с мушкетоном, Комбефера с ружьем, Баореля с ружьем и все вооруженное шумное сборище людей, следовавшее за ними.

Улица Шанврери в длину не превышала расстояния ружейного выстрела. Боссюэ, приставив ладони рупором ко рту, крикнул:

- Курфейрак, Курфейрак! Ого-го!

Курфейрак услышал призыв, сделал несколько шагов по улице Шанврери и спросил: "Чего тебе надо?" Крик Курфейрака скрестился с "Куда ты идешь?" Боссюэ.

- Строить баррикаду, - ответил Курфейрак.

- Отлично! Иди сюда! Место хорошее! Строй здесь! - сказал Боссюэ, показывая место около их кабачка.

- Правильно, Орел, - ответил Курфейрак.

И по его знаку вся ватага устремилась на улицу Шанврери.

Они строили баррикаду и волнующее очарование стихов, прочитанных в сумерках чувствительным Жаном Прувером про скрывающихся молодых влюбленных в мансарде, похожей на ту, где они были прочитаны, придавало странную торжественность этим героическим мгновениям, неизбежно надвигающимся событиям в полной тишине.

... Итак, на баррикаде оказалось сорок три повстанца. Среди них Анжольрас, Комбефер, Курфейрак, Боссюэ, Жоли, Баорель и Гаврош. Они стояли на коленях внутри большой баррикады, держа головы на уровне ее гребня, с ружьями и карабинами, наведенными на мостовую, словно из бойниц, настороженные, безмолвные, готовые вести открыто огонь. Шесть повстанцев под командой Фейи, с ружьями на прицеле, стояли на окнах обоих этажей "Коринфа". Национальные гвардейцы медленно двигались к ним.

Внезапно из глубины мрака гвардейцев чей-то голос, особенно зловещий потому, что никого не было видно, - казалось, заговорила тьма, - крикнул:

- Кто идет?

В то же время послышалось звяканье опускаемых ружей

- Французская революция! - взволнованно и гордо ответил Анжольрас.

- Огонь! - скомандовал голос.

Ужасающий грохот пронесся над баррикадой. Красное знамя упало. Залп был такой неистовый и такой плотный, что срезал древко. Пули, отскочившие от карнизов домов, попали внутри баррикады и ранили несколько человек. Атака была жестокой и заставила задуматься самых бесстрашных. Было ясно, что повстанцы имеют дело с целым полком.

- Товарищи! - крикнул Курфейрак. - Не будем зря тратить порох. Подождем, пока они продвинутся.

- И, прежде всего, поднимем снова знамя! - добавил Анжольрас.

Анжольрас подобрал знамя, упавшее прямо к его ногам.

За баррикадой слышался стук шопмолов; отряд перезаряжал ружья.

- У кого из вас хватит отваги? - продолжал Анжольрас. - кто водрузит знамя над баррикадой?

Никто не ответил. Взойти на баррикаду, когда вся она без сомнения, опять взята на прицел, - попросту значило умереть. Самому мужественному человеку трудно решиться вынести себе смертный приговор. Даже Анжольрас содрогнулся. Он повторил:

- Никто не возьмется?

Какой-то старик направился к Анжольрасу, и повстанцы расступились перед ним с благоговейным страхом. Он вырвал знамя у Анжольраса, - тот попятился и окаменел от изумления. 80-летний старец начал твердым шагом медленно всходить по лесенке из булыжника, устроенной на баррикаде; никто не осмелился ни остановить его, ни предложить ему помощь. Это было столь мрачно и столь величественно, что все вокруг вскричали:

- Шапки долой!

То было страшное зрелище!

Казалось, призрак 93 года вышел из-под земли со знаменем террора в руках.

Когда он достиг верхней ступеньки, когда это дрожащее и грозное приведение, стоя на груде обломков, стоя против тысячи двухсот невидимых ружей выпрямилось перед лицом смерти, словно было сильнее ее, вся баррикада приняла во мраке сверхъестественный непостижимый вид.

Стало так тихо, как бывает только при лицезрении чуда.

Старик взмахнул красным знаменем и крикнул:

- Да здравствует Революция! Да здравствует Республика! Братство! Равенство!..

---

Маленькая зарисовка

Надежда утекает песком с раскрытой ладони, каждой песчинкой касаясь кожи, воспаленной от едких красок. Надежда лежит углями где-то внутри, готовая в любой момент вспыхнуть под порывом ветра, вызванным одним лишь коротким взглядом глаз цвета морской волны. Надежда, являющаяся смыслом всего в своей бессмысленности.

Уже далеко за полночь, уже далеко от тебя. Зная свой предел, я намеренно выпиваю больше. И вновь надеясь, что весь этот алкоголь, смешавшийся с кровью, добравшийся до каждой клеточки моего бренного тела, сотрет твой образ.

Мраморная статуя, словно выточенная из глыбы неизвестным древнегреческим скульптором, скрывающая в груди пылающее огнем справедливости и равенства сердце. Невинный Бог, уже не познающий сладость грехопадения. Бог, никогда не взглянувший на меня с уважением или одобрением. В твоих глазах лишь презрение, ведь я воплощение всего самого греховного, что существует в нашем мире.

Усмехнувшись, опрокидываю в себя очередной стакан с неизвестным мне содержимым. Я уже не рассматриваю бутылки, напитки из которых наполняют меня. Какая разница, чем именно надираться, спасаясь от тебя.

Пол устелен листами бумаги. И на каждом из них – ты. На каждом из них – красные пятна крови. На каждом из них – чернота обреченности.

Ты веришь в нашу победу. Твою победу. Я верю в тебя. И этого достаточно для того, чтобы смело пойти за тобой на баррикады, встать перед дулами ружей, встретить пулю гордо. Я верю в тебя, но ты не веришь в меня. Никогда не верил. Я не удивлен. Ты – Аполлон, и я – простой пьяница, возомнивший себя художником.

Ночь сменяется рассветом, приближая нас к смерти за свободу. Нет, не так. За свободу умрешь ты. «Друзья Азбуки». Я же умру за тебя. Только за тебя. Ты же знаешь, я не верю в эту призрачную справедливость, восхваляемую тобой каждый вечер в Мюзене.

Я засыпаю, но вижу твою смерть: Аполлон с красным знаменем свободы. Такова судьба.

Я не уверен в том, что мы все умрем; я не уверен в том, что больше никто не поднимется на баррикады; я уверен только в том, что последую с тобой. Будет это путь к Новой Франции или к верной смерти – я последую за тобой.

@темы: Отверженные, творчество, свое, Анжольрас, Грантер, Друзья Азбуки

---

Сегодня добили первый и начали смотреть второй сезон Гримма.
Мои фавориты - Монро и Принц (из мужчин), Розали и Адалинда (из женщин). Странный выбор.
И знакомые актеры из каста СПН - Себастьян Роше (Бальтазар), Марк Пеллегрино (Люцифер), Эми Гоменик (молодая Мэри), Титус Уэлливер (Война).
И, к слову, Саша Ройз (Принц/капитан Шон Ренард) похож на Армитэджа. Я вообще сначала решила, что это он и есть.

@темы: сериал, Гримм

---

Любимые "дети", ставшие смыслом моей жизни после смерти ба. Младшая сестра Катя и ее дочери Василиса и Святослава. 16го апреля Святославе исполнится полгода, а 17го - Василисе стукнет два года.

Пысы их браслетики, выданные в роддоме, занимают почетное место на моей стене. Рядом с фотографиями близких людей и письмом Даши.

@темы: дети, любовь, жизнь

---

Посмотрела Солдатскую девушку и Запределье.
Ли Пейс - великолепен. Настолько разные роли, и он справился с каждой из них.

Итак, начнем с Солдатской девушки.
К слову, в Солдатской девушке я далеко не сразу поняла, что в роли Кальпернии именно Ли. Хотя, по моему скромному мнению, именно это и есть показатель таланта актера: быть не узнанным зрителем. Жестокая, но захватывающая, заставляющая задуматься история. Которая основана на реальных событиях.
Не знаю, к сожалению или к счастью, я узнала финал до просмотра фильма, когда читала информацию о касте. Но это нисколько не изменило моего желания посмотреть фильм.
Перед просмотром советую запастись платочками.

Запределье.
Фильм, который посмотрела моя мама. А это показатель того, что фильм хорош. Что-что, а уговорить мою маму на просмотр фильма - до ужаса сложная задача. Даже Одинокого рейнджера с обожаемым ею Джонни она не досмотрела.
Жизненный фильм. Я не говорю сейчас о том, что каждый будет парализован. Ведь паралич, в данном случае, аллегория. Можно заменить его на внезапное банкротство, обвинение в чем-нибудь, да даже клевету - и вы получите такую же ситуацию: люди, которым вы доверяли, верили, отвернутся. Но нет худа без добра. появится Александрия, которая полюбит искренне. И эта любовь будет стоить тысячи псевдодрузей с их заверениями.

Но это всего лишь мое мнение.

@темы: Солдатская девушка, мысли, Запределье

---

Вечер после первого мероприятия, проведенного мной. Все оказалось не таким страшным, как я ожидала. И все же я не хочу много таких мероприятий. Вытаскивайте меня на люди раз в полгода, не чаще. Пожалуйста.

@темы: фото, я, без смысла

---

Гэтсби.
Великий Гэтсби.
Человек, живший надеждой. Человек, не узнавший, что его надежда пуста. Человек, живущий прошлым; прошлым, которое он видел будущим.
Красивая история с глубоким смыслом о бессмысленности.

@темы: мысли, Великий Гэтсби

---

12.03.2014 в 11:11

Пишет  Lynx_by:

В современном мире надо набивать на руке с id социальных сетей. Это будет намного полезнее при опознании тела, чем паспорт...

---

И это только введение к сочинению!
Или Марина начала готовиться к сессии.

В конце декабря 1831 года увидел свет последний выпуск альманаха «Северные цветы», в котором была опубликована пьеса Александра Сергеевича Пушкина «Моцарт и Сальери».
Об истории создания данного произведения практически ничего неизвестно: ни черновики, ни беловая рукопись не сохранились. Первые упоминания о пьесе, точнее, о задумке, датируются 1826 годом, но сочинена она была лишь в Болдинскую осень 1830 года. Всего лишь год спустя после смерти Антонио Сальери, великого композитора и учителя, Пушкин задумывает пьесу, в которой приписывает итальянцу отравление Вольфганга Амадея Моцарта. О причинах этой клеветы остается лишь догадываться: то ли слухи об отравлении Моцарта, поползшие по Вене еще во время болезни Гения, и позже, в 1825 году, о признании капельмейстера в убийстве коллеги, то ли герои пьесы нуждались в известных и узнаваемых именах.
Слухи о признании, к слову, всего лишь слухи. Вот что, согласно мемуарам Мошелеса, посетившего своего учителя в один из последних дней жизни композитора, сказал ему Сальери: «Поскольку это – моя последняя болезнь, то я могу заверить Вас самым искренним образом, что весь этот абсурдный слух не содержит даже йоту правды. Вы же знаете. Говорят, будто я отравил его. Нет-нет! Тут – злоба. Обыкновенная злоба. Скажите об этом всему миру, милый Мошелес. Это говорит Вам старый Сальери, который скоро умрёт».
Собственно, Констанца Моцарт, жена Вольфганга, ни разу не обвиняла Антонио Сальери в смерти своего мужа. Более того, Франц Ксавер Вольфганг Моцарт, младший сын Вольфганга Амадея Моцарта и Констанцы, родившийся за пять месяцев до смерти своего отца, брал уроки у Сальери. Отдала бы мать своего ребенка на обучение к убийце мужа? Вряд ли.
Франц Ксавер Зюсмайер, который был хорошим другом Моцарта и дописывал его неоконченный «Реквием», после его смерти идет учиться к якобы убийце гениального композитора. Дочери Флориана Гассмана изучали оперное пение у Антонио Сальери. И это при слухах о том, что именно синьор Сальери «подстроил» поломку кареты во время поездки Гассмана по Италии, где в то время ставились его оперы. «Лошади волокли его, — пишет Ф. Браунберенс, — три четверти часа и два его ребра были вогнуты в грудь. С этого времени у него наблюдался необыкновнно сильный пульс… Он также почти не мог спать — один-два часа в сутки».
В бумагах Пушкина сохранилась следующая заметка, набросанная им в начале 30-х годов: «В первое представление "Дон Жуана", в то время, когда весь театр упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистью. Сальери умер 8 лет тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении Моцарта. Завистник, который мог освистать "Дон Жуана", мог отравить его творца». Но и это не что иное, как очередной слух, укоренившийся в умах. На премьере «Дон Жуана» в Праге Антонио Сальери не присутствовал, как и в городе на тот момент. Да и описываемого свиста не было. Наоборот, пражская публика, чтившая и уважающая Моцарта, приветствовала композитора аплодисментами. Это был успех, как оперы, так и ее автора.
К тому же и сам слух о виновности Антонио Сальери в смерти Моцарта получил свое распространение и более двухсот лет жизни в умах российских жителей лишь благодаря вышеуказанной пьесе. Австрийцы же, соотечественники композитора, считают, что Моцарт умер от лихорадки, либо же был отравлен массонами, братьями по ордену. Врачи, того времени и гораздо позднего периода, сходятся на мнении, что Вольфганг умер от лихорадки. Как пишет венский профессор, доктор медицинских наук, писатель и музыкант Антон Ноймайр: «учитывая и предыдущие заболевания Моцарта, симптомы болезни, о которых сообщали родственники и друзья, можно на основании знаний старейшей Венской медицинской школы составить точную картину, как это самым тщательным образом проделал Карл Бэр. В своей монографии, вышедшей в 1972 году, он, на основе тщательного изучения доступных источников, с учётом исторических изменений, но, прежде всего, важных медико-исторических аспектов, пришёл к диагнозу, который в соответствии с современными медицинскими знаниями может претендовать на самый высокий уровень вероятности, а именно: острая ревматическая лихорадка».
Следовательно, пьеса «Моцарт и Сальери» всего лишь миф. Но миф, в который поверили все, читавшие данное произведение. Ведь со школьной парты нам внушают, что «Пушкин – гений», и не удивительно, что выдумку гения приняли за правду, тем самым очерняя вновь и вновь память Антонио Сальери: его произведения не изучаются в музыкальных школах, его оперы не ставятся в театрах, хотя они поистине великолепны.
Лариса Кириллина в своей статье дала суммированную характеристику композитора: «Итак, Сальери можно охарактеризовать как человека, для которого слова долг, благодарность, порядочность, профессиональная солидарность и помощь нуждающимся вовсе не были пустыми понятиями. Свои интересы он умел защищать, но, как правило, не нанося преднамеренного вреда другим. Злобность, деспотизм, эгоцентризм, корыстолюбие и прочие пороки, способные подтолкнуть человека к преступлению, были ему не свойственны».
И чуть ниже: « <…> Сальери, во-первых, отнюдь не был бесталанным ремесленником; во-вторых, пользовался прочным успехом, льстившим его самолюбию; в-третьих же, как явствует из приведённых выше примеров, никогда не зацикливался на собственном “я”. Ничто не говорит о том, что он когда-либо испытывал комплекс творческой неполноценности».
Знал ли Пушкин, ожидал ли, что его пьеса будет воспринята за правду? Впрочем, вполне вероятно, что сам Александр Сергеевич был убежден в правде слухов, прочитанных им, по его словам, в одной из газет. Захваченный поэтическим духом, Пушкин взялся за работу, не разделяя реальности и вымысла.
В статье Бориса Кушнера сказано: «Очевидно, знания Пушкина о реальных обстоятельствах жизни и творчества двух композиторов были поверхностны. Парадоксальным образом, большего при сочинении трагедии и не требовалось. В сущности, Пушкин создавал миф, то есть выражал общие идеи средствами повествования. И здесь его великолепная художественная интуиция весила больше всех учёных томов. И хотя историческая реальность намечена в "Моцарте и Сальери" только в самых условных чертах, удалить конкретные имена уже невозможно. Разрушится вся ткань мифа, переплетающая реальное и воображаемое в их единстве и в столкновении.».
Пьеса Пушкина «Моцарт и Сальери», пьеса Шеффера «Амадей» и одноименный фильм Формана – все это заставило читателей и зрителей верить в то, что Сальери – завистник и убийца.
Мне очень понравились слова Лева Шаара, взятые из его статьи «Сальери и Моцарт. Две новеллы»: «Хотелось бы сказать писателю: не имеешь представления о предмете? Не пиши о нём! Да неловко как-то. Пушкин ведь… И тут совершенно прав Катенин. В этом драматическом конфликте можно было назвать героев другими именами. Но тогда интерес к пьесе не был бы столь велик. И Пушкин, хорошо понимая именно это, оставил своим героям их исторические имена.
Он заклеймил честного, культурного, благородного человека, осудил его на веки вечные. Зато драма получилась захватывающе интересная, философская, с острой интригой, глубоким смыслом. Она опирается на историческую основу, на то, что народ любит.
Но разве от этого создание драмы не стало грехом? Разве человеческая мораль допускает предание позору доброго имени широко известной личности во имя создания произведения искусства?
Ведь что сделал Пушкин в принципе?
Он совершил с Сальери то, за что сам и осудил безвинного композитора!
Пушкинский Сальери отравил Моцарта. Поэт же Пушкин – своей пьесой – убил композитора Сальери, никак не причастного к ранней смерти незабвенного, светлого гения.»
Стоил ли сомнительный успех пьесы очернения великого композитора и преподавателя? Вряд ли.

---

Сережа прочел "Цветовая триада и кенийский кофе":
"Марин, хватит бухать и колоться. А то от твоих рассказов веет такой депрессией, что аж страшно за тебя становится. Читаешь и думаешь, а не собираешься ли ты там себе петлю на шею накинуть?!"

Мама прочла его отзыв и теперь заставляет искать психолога. 1) у нас нет психологов вообще, а ездить в другой город - не вариант; 2) я просто буду сидеть и молчать.

---

Сейчас же орущая Слава, бегающая Васика, Греговская "The mirror of your eyes" и мысли о том, что надо написать главу и фичок, но в голове пустота.
Почему идеи появляются в то время, когда нет возможности их записать? Сегодня мама ночует в моей комнате, значит, в 10 вечера мне вырубят свет и заставят выключить музыку. Ну и что мне делать?
Я не могу ложиться спать так рано! Мне надо смотреть/слушать/болтать/писать/прочее, а не лежать в темноте и тишине, мечтая минимум - о снотворном, максимум - о цианиде.
Сумасбродные мысли